О скверном и святом.

Что в сердце нашем самое святое?
Навряд ли надо думать и гадать.
Есть в мире слово самое простое
И самое возвышенное – Мать!

Так почему ж большое слово это,
Пусть не сегодня, а давным давно,
Но в первый раз ведь было кем-то, где-то
В кощунственную брань обращено.

Тот пращур был и темный, и дурной,
И вряд ли даже ведал, что творил,
Когда однажды взял и пригвоздил
Родное слово к брани площадной.

И ведь пошло же, не осело пылью,
А поднялось, как темная река.
Нашлись другие. Взяли, подхватили
И понеслось сквозь годы и века…

Пусть иногда кому-то очень хочется
Хлестнуть врага словами, как бичом,
И резкость на язык не только просится,
А в гневе и частенько произносится,
Но только мать тут все – таки при чем?

Пусть жизнь сложна, пускай порой сурова.
И все же трудно попросту понять,
Что слово «мат» идет от слова «мать».
Сквернейшее - от самого святого!

Неужто вправду за свою любовь,
За то, что родила нас и растила,
Мать лучшего уже не заслужила,
Чем этот шлейф из непристойных слов?!

Ну, как позволить, чтобы год за годом,
Так оскорблялось пламя их сердец?!
И сквернословам всяческого рода
Пора сказать сурово наконец:

-Бранитесь или ссорьтесь, как хотите,
Но не теряйте звания людей.
Не трогайте, не смейте, не грязните
Ни имени, ни чести матерей!
 

Эдельвейс.
(Лирическая баллада)
Ботаник, вернувшийся с южных широт,
С жаром рассказывал нам
О редких растениях горных высот,
Взбегающим к облакам.
Стоят они гордо, хрустально чисты,
Как светлые шапки снегов.
Дети отчаянной высоты
И дикого пенья ветров.
В ладонях ботаника жгучая синь,
Слепящее солнце и вечная стынь
Качаются важно, сурово.
Мелькают названья - сплошная латынь-
Одно непонятней другого.
В конце же сказал он: - А вот эдельвейс,
Царящий почти в облаках.
За ним был предпринят рискованный рейс,
И вот он в моих руках!
Взгляните: он блещет, как горный снег,
Но то не просто цветок.
О нём легенду за веком век
Древний хранит Восток.
Это волшебник. Цветок-талисман.
Кто завладеет им,
Легко разрушит любой обман
И будет от бед храним.
А главное, этот цветок таит
Сладкий и жаркий плен:
Тот, кто подруге его вручит,
Сердце возьмёт взамен.
Он кончил, добавив шутливо: - Ну вот,
Наука сие отрицает,
Но если легенда веками живёт,
То всё-таки кто его знает?..
Ботаника хлопали по плечам,
От шуток гудел кабинет:
-Теперь, хоть экзамен сдавай по цветам!
Да ты не ученый - поэт!
А я всё думал под гул и смех:
Что скажет сейчас она?
Та, что красивей и тоньше всех,
Но так всегда холодна.
Так холодна, что не знаю я,
Счастье мне то иль беда?
Вот улыбнулась: - Это, друзья,
Мило, но ерунда…
В ночи над садами звёзды зажглись,
А в речке темным-темно…
Толкаются звёзды и, падая вниз,
С шипеньем идут на дно.
Ветер метёт торопливый снег,
Мятой пахнет бурьян…
Конечно же, глупо: атомный век -
И вдруг цветок-талисман!
Пусть так! А любовь? Ведь её порой
Без чуда не обрести!
И разве есть учёный такой,
Чтоб к сердцу открыл пути?!
Цветок эдельвейс… Щемящая грусть…
Легенда… Седой Восток…
А что, если вдруг возьму и вернусь
И выпрошу тот цветок?!
Высмеян буду? Согласен. Пусть.
Любой ценой получу!
Не верит? Не надо! Но я вернусь
И ей тот цветок вручу!
Смелее! Вот дом его… поворот…
Гашу огонёк окурка,
И вдруг навстречу мне из ворот
Стремительная фигурка!
Увидела, вспыхнула радостью: - Ты!
Есть, значит, тайная сила.
Ты знаешь, он яростно любит цветы,
Но я смогла, упросила…
Сейчас всё поймешь… я не против чудес,
Нет, я не то говорю…-
И вдруг протянула мне эдельвейс!-
Вот… Принимай… дарю!
Звёздами вспыхнули небеса,
Ночь в заревом огне…
Люди, есть на земле чудеса!
Люди, поверьте мне!
 

Когда тебе худо – не надо
Показывать боль или грусть.
Порой и от близкого взгляда
Все спрятано будет пусть.

Печальный всем радость губит
(Проверено, и не раз),
А слабых никто не любит,
Приятель и тот не любит,
Хоть виду и не подаст.

Но друг прилетит, поможет,
Ему даже не говори,
Сделает все, что сможет,
Сделает раз и три,

Четыре и пять, возможно,
Всем сердцем, душою всей,
Ну, сколько, простите, можно,
В невзгодах терзать друзей?

Ты, главное, сам не плошай.
Упал – не кривись от боли.
Будь крепче, напористей, что ли,
Выжди и вновь вставай.

До жути просить не хочется.
А вот другим помогать,
Сражаться и созидать-
Высокое это зодчество.

Только другим помогая,
Всегда победишь в борьбе.
Уж это я точно знаю.
Проверено на себе!
 

Баллада о ненависти и любви.

Метель ревет, как седой исполин,
Вторые сутки не утихая,
Ревет как пятьсот самолетных турбин,
И нет ей, проклятой, конца и края!

Пляшет огромным белым костром,
Глушит моторы и гасит фары.
В памяти снежной аэродром,
Служебные здания и ангары.

В прокуренной комнате тусклый свет,
Вторые сутки не спит радист,
Он ловит, он слушает треск и свист,
Все ждут напряженно: жив или нет?

Радист кивает: - Пока еще да,
Но боль ему не дает распрямиться.
А он еще шутит: мол, вот беда –
Левая плоскость моя никуда!
Скорее всего, перелом ключицы…

Где-то буран, ни огня, ни звезды
Над местом аварии самолета.
Лишь снег заметает обломков следы
Да замерзающего пилота.

Ищут тракторы день и ночь,
Да только впустую. До слез обидно.
Разве найти тут, разве помочь –
Руки в полуметре от фар не видно?

А он понимает, а он и не ждет
Лежа в ложбинке, что станет гробом.
Трактор, если даже придет,
То все равно в двух шагах пройдет
И не заметит его под сугробом.

Сейчас любая зазря операция.
И все-таки жизнь покуда слышна.
Слышна ведь его портативная рация,
Чудом каким-то, но спасена.

Встать бы, но боль обжигает бок,
Теплой крови полон сапог,
Она, остывая, смерзается в лед.
Снег набивается в нос и рот.

Что перебито? Понять нельзя.
Но только не двинуться, не шагнуть!
Вот и окончен, видать, твой путь!
А где-то сынишка, жена, друзья…

Где-то комната, свет, тепло…
Не надо об этом! В глазах темнеет…
Снегом, наверно, на метр замело,
Тело сонливо деревенеет…

А в шлемофоне звучат слова:
- Алло! Ты слышишь? Держись, дружище! –
Тупо кружится голова…
- Алло! Мужайся! Тебя разыщут!..

Мужайся? Да что он, пацан или трус?!
В каких ведь бывал переделках грозных.
- Спасибо… Вас понял… Пока держусь! –
А про себя добавляет: “Боюсь,
Что будет все, кажется, слишком поздно…”

Совсем чугунная голова.
Кончаются в рации батареи.
Их хватит еще на час или два.
Как бревна руки… Спина немеет…

- Алло! – это, кажется, генерал.
- Держитесь, родной, вас найдут, откопают… -
Странно: слова звенят, как кристалл,
Бьются, стучат, как в броню металл,
А в мозг остывший почти не влетают…

Чтоб стать вдруг счастливейшим на земле,
Как мало, наверное, необходимо.
Замерзнув вконец, оказаться в тепле,
Где доброе слово да чай на столе,
Спирта глоток, да затяжка дыма…

Опять в шлемофоне шуршит тишина.
Потом сквозь метельное завыванье:
- Алло! Здесь в рубке твоя жена!
Сейчас ты услышишь ее. Вниманье!

С минуту гуденье тугой волны,
Какие-то шорохи, трески, писки,
И вдруг далекий голос жены,
До боли знакомый, до жути близкий!

- Не знаю, что делать и что сказать.
Милый, ты сам ведь отлично знаешь,
Что, если даже совсем замерзаешь,
Надо выдержать, устоять!

Хорошая, светлая, дорогая!
Ну как объяснить ей в конце концов,
Что он не нарочно же здесь погибает,
Что боль даже слабо вздохнуть мешает
И правде надо смотреть в лицо.

- Послушай, синоптики дали ответ:
Буран окончится через сутки.
Продержишься? Да?
- К сожалению, нет…
- Как нет? Да ты не в своем рассудке!

Увы, все глуше звучат слова.
Развязка, вот она, - как ни тяжко,
Живет еще только одна голова,
А тело – остывшая деревяшка.

А голос кричит: - Ты слышишь, ты слышишь?!
Держись! Часов через пять рассвет.
Ведь ты же живешь еще! Ты же дышишь?!
Ну, есть ли хоть шанс?
- К сожалению, нет…

Ни звука. Молчанье. Наверно, плачет.
Как трудно последний привет послать!
И вдруг: - Раз так, я должна сказать! –
Голос резкий, нельзя узнать.
Странно. Что это может значить?

- Поверь, мне горько тебе говорить.
Еще вчера я б от страха скрыла.
Но раз ты сказал, что тебе не дожить,
То лучше, чтоб после себя не корить,
Сказать тебе коротко все, что было.

Знай же, что я дрянная жена
И стою любого худого слова.
Я вот уже год как тебе неверна
И вот уже год как люблю другого!

О, как я страдал, встречая пламя
Твоих горячих восточных глаз. –
Он молча слушал ее рассказ.
Слушал, может, последний раз,
Сухую былинку зажав зубами.

- Вот так целый год я лгала, скрывала,
Но это от страха, а не со зла.
- Скажи мне имя!.. –
Она помолчала,
Потом, как ударив, имя сказала,
Лучшего друга его назвала!

Затем добавила торопливо:
- Мы улетаем на днях на юг.
Здесь трудно нам было бы жить счастливо.
Быть может, все это не так красиво,
Но он не совсем уж бесчестный друг.

Он просто не смел бы, не мог, как и я,
Выдержать, встретясь с твоими глазами.
За сына не бойся. Он едет с нами.
Теперь все заново: жизнь и семья.

Прости. Не ко времени эти слова.
Но больше не будет иного времени. –
Он слушает молча. Горит голова…
И словно бы молот стучит по темени…

- Как жаль, что тебе ничем не поможешь!
Судьба перепутала все пути.
Прощай! Не сердись и прости, если можешь!
За подлость и радость мою прости!

Полгода прошло или полчаса?
Наверно, кончились батареи.
Все дальше, все тише шумы… голоса…
Лишь сердце стучит все сильней и сильнее!

Оно грохочет и бьет в виски!
Оно полыхает огнем и ядом.
Оно разрывается на куски!
Что больше в нем: ярости или тоски?
Взвешивать поздно, да и не надо!

Обида волной заливает кровь.
Перед глазами сплошной туман.
Где дружба на свете и где любовь?
Их нету! И ветер, как эхо, вновь:
Их нету! Все подлость и все обман!

Ему в снегу суждено подыхать,
Как псу, коченея под стоны вьюги,
Чтоб два предателя там, на юге,
Со смехом бутылку открыв на досуге,
Могли поминки по нем справлять?!

Они совсем затиранят мальца
И будут усердствовать до конца,
Чтоб вбить ему в голову имя другого
И вырвать из памяти имя отца!

И все-таки светлая вера дана
Душонке трехлетнего пацана.
Сын слушает гул самолетов и ждет.
А он замерзает, а он не придет!

Сердце грохочет, стучит в виски,
Взведенное, словно курок нагана.
От нежности, ярости и тоски
Оно разрывается на куски.
А все-таки рано сдаваться, рано!

Эх, силы! Откуда вас взять, откуда?
Но тут ведь на карту не жизнь, а честь!
Чудо? Вы скажете, нужно чудо?
Так пусть же! Считайте, что чудо есть!

Надо любою ценой подняться
И, всем существом устремясь вперед,
Грудью от мерзлой земли оторваться,
Как самолет, что не хочет сдаваться,
А, сбитый, снова идет на взлет!

Боль подступает такая, что кажется,
Замертво рухнешь в сугроб ничком!
И все-таки он, хрипя, поднимается.
Чудо, как видите, совершается!
Впрочем, о чуде потом, потом…

Швыряет буран ледяную соль,
Но тело горит, будто жарким летом,
Сердце колотится в горле где-то,
Багровая ярость да черная боль!

Вдали сквозь дикую карусель
Глаза мальчишки, что верно ждут.
Они большие, во всю метель,
Они, как компас, его ведут!

– Не выйдет! Неправда, не пропаду! –
Он жив. Он двигается, ползет!
Встает, качается на ходу,
Падает снова и вновь встает…
                                   II
К полудню буран захирел и сдал.
Упал и рассыпался вдруг на части.
Упал будто срезанный наповал,
Выпустив солнце из белой пасти.

Он сдал, в предчувствии скорой весны,
Оставив после ночной операции
На чахлых кустах клочки седины,
Как белые флаги капитуляции.

Идет на бреющем вертолет,
Ломая безмолвие тишины.
Шестой разворот, седьмой разворот,
Он ищет… ищет… и вот, и вот –
Темная точка среди белизны!

Скорее! От рева земля тряслась.
Скорее! Ну что там: зверь? человек?
Точка качнулась, приподнялась
И рухнула снова в глубокий снег…

Все ближе, все ниже… Довольно! Стоп!
Ровно и плавно гудят машины.
И первой без лесенки прямо в сугроб
Метнулась женщина из кабины!

Припала к мужу: - Ты жив, ты жив!
Я знала… Все будет так, не иначе!.. –
И, шею бережно обхватив,
Что-то шептала, смеясь и плача.

Дрожа, целовала, как в полусне,
Замерзшие руки, лицо и губы.
А он еле слышно, с трудом, сквозь зубы:
- Не смей… Ты сама же сказала мне…

- Молчи! Не надо! Все бред, все бред!
Какой же меркой меня ты мерил?
Как мог ты верить?! А впрочем, нет,
Какое счастье, что ты поверил!

Я знала, я знала характер твой!
Все рушилось, гибло… хоть вой, хоть реви!
И нужен был шанс, последний, любой!
А ненависть может гореть порой
Даже сильней любви!

И вот говорю, а сама трясусь,
Играю какого-то подлеца.
И все боюсь, что сейчас сорвусь,
Что-нибудь выкрикну, разревусь,
Не выдержав до конца!

Прости же за горечь, любимый мой!
Всю жизнь за один, за один твой взгляд,
Да я, как дура, пойду за тобой
Хоть к черту! Хоть в пекло! Хоть в самый ад!

И были такими глаза ее,
Глаза, что любили и тосковали,
Таким они светом сейчас сияли,
Что он посмотрел в них и понял все!

И, полузамерзший, полуживой,
Он стал вдруг счастливейшим на планете.
Ненависть, как ни сильна порой,
Не самая сильная вещь на свете!


Тем, кто не любит.
Известно всем – любовь не шутка,
Любовь – весенний стук сердец.
А жить как ты – одним рассудком-
Нелепо. Глупо, наконец!
Иначе, для чего мечты?
Зачем тропинки под луню?
Зачем цветочницы весною влюбленным продают цветы?
Когда бы не было любви,
То и в садах бродить не надо.
Пожалуй, даже соловьи
Ушли бы с горя на эстраду.
Зачем прогулки, тишина,
Коль не горит любовь во взгляде,
А бесполезная луна
Ржавела б на небесном складе.
Представь: никто не смог влюбиться.
И люди стали крепче спать,
Плотнее кушать, реже бриться,
Стихи забросили читать.
Но нет! Недаром есть луна
И звучный перебор гитары.
Не зря приходит к нам весна
И по садам гуляют пары.
Бросай сомнения свои!
Люби и верь. Чего же проще?
Не зря ночные соловьи
До хрипоты поют по рощам.

Не  уходи из сна моего.

Не уходи из сна моего!
Сейчас ты так хорошо улыбаешься,
Как будто бы мне подарить стараешься
Кусочек солнышка самого.
Не уходи из сна моего!

Не уходи из сна моего!
Ведь руки, что так меня нежно обняли,
Как будто бы радугу в небо подняли,
И лучше их нет уже ничего.
Не уходи из сна моего!

Не уходи из сна моего!
В былом у нас - вечные расстояния,
За встречами - новых разлук терзания,
Сплошной необжитости торжество.
Не уходи из сна моего!

Не уходи из сна моего!
Теперь, когда ты наконец-то рядом,
Улыбкой и сердцем. теплом и взглядом,
Мне мало, мне мало уже всего!
Не уходи из сна моего!

Не уходи из сна моего!
И пусть все упущенные удачи
Вернутся к нам снова, смеясь и плача,
Ведь это сегодня важней всего.
Не уходи из сна моего!

Не уходи из сна моего!
Во всех сновиденьях ко мне являйся!
И днем, даже в шутку, не расставайся
И лучше не сделаешь ничего.
Не уходи из сна моего!

 

«…Нет, ведь не скидка женщине нужна,
А наша чуткость в счастье и кручине.
И если нету рыцарства в мужчине,
То, значит, просто грош ему цена!

И я к мужчинам обращаю речь:
-Давайте будем женщину беречь!»


«…И люди узнали, согреты новью,
Какой бы инстинкт ни взыграл в крови,
О том, что один поцелуй с любовью
Дороже, чем тысяча без любви!

…Любовь не минутный, хмельной угар.
Эх, если бы вам да всерьез влюбиться!
Ведь это такой высочайший дар,
Такой красоты и огней пожар,
Какой пошляку и во сне не снится!

Рванитесь же с гневом от всякой мрази,
Твердя себе с верою вновь и вновь,
Что только одна, но зато любовь
Дороже, чем тысяча жалких связей!»

Ветер разлуки – студеный ветер,
Самая горькая вещь на свете.
Без устали кружит в злобе своей
Вдоль станционных путей.
Только напрасно от так завывает,
Живое тепло гоня.
Гаснут лишь искры – костер пылает,
Ветер его лишь сильней раздувает.
Ветер слабее огня!
 

Если любовь уходит!

Если любовь уходит, какое найти решенье?
Можно прибегнуть к доводам, спорить и убеждать,
Можно пойти на просьбы и даже на униженья,
Можно грозить расплатой, пробуя запугать.

Можно вспомнить былое, каждую светлую малость.
И, с дрожью твердя, как горько в разлуке пройдут года,
Поколебать на время, может быть, вызвать жалость
И удержать на время. На время – не навсегда.

А можно страха и боли даже не выдав взглядом,
Сказать: - Я люблю. Подумай. Радости не ломай. –
И если ответит отказом, не дрогнув, принять, как надо,
Окна и двери – настежь: - Я не держу. Прощай!

Конечно, ужасно трудно, мучаясь, держаться твердо.
И все-таки, чтобы себя же не презирать потом,
Если любовь уходит – хоть вой, но останься гордым.
Живи и будь человеком, а не ползи ужом!
 

«…Какими на свете бывают измены?
Измены бывают явными, тайными,
Злыми и подлыми, как гиены,
Крупными, мелкими и случайными.

А если тайно никто не встречается,
Не нарушает ни честь, ни обет,
Ничто не случается, не совершается,
Измена может быть или нет?»


 

Древнее свиданье.
В далёкую эру родной земли,
Когда наши древние прародители
Ходили в нарядах пещерных жителей,
То дальше инстинктов они не шли.

А мир красотой полыхал такою,
Что было немыслимо совместить
Дикое варварство с красотою,
Кто-то должен был победить.

И вот, когда буйствовала весна
И в небо взвивалась заря крылатая,
К берегу тихо пришла она -
Статная, смуглая и косматая.

И так клокотала земля вокруг
В щебете, в радостной невесомости,
Что дева склонилась к воде и вдруг
Смутилась собственной обнажённости.

Шкуру медвежью с плеча сняла,
Кроила, мучилась, примеряла,
Тут припустила, там забрала,
Надела, взглянула и замерла:
Ну, словно бы сразу другою стала!

Волосы взбила густой волной,
На шею повесила, как игрушку,
Большую радужную ракушку
И чисто умылась в воде речной.

И тут, волосат и могуч, как лев,
Парень шагнул из глуши зелёной,
Увидел подругу и, онемев,
Даже зажмурился, потрясённый.

Она же, взглянув на него несмело,
Не рявкнула весело в тишине
И даже не треснула по спине,
А, нежно потупившись, покраснела...

Что-то неясное совершалось...
Он мозг неподатливый напрягал,
Затылок поскрёбывал и не знал,
Что это женственность зарождалась!

Но вот в ослепительном озаренье
Он быстро вскарабкался на курган,
Сорвал золотой, как рассвет, тюльпан
И положил на её колени!

И, что-то теряя привычно-злое,
Не бросился к ней без тепла сердец,
Как сделали б дед его и отец,
А мягко погладил её рукою.

Затем, что-то ласковое ворча,
Впервые не дик и совсем не груб,
Коснулся губами её плеча
И в изумленье раскрытых губ...

Она поражённо заволновалась,
Заплакала, радостно засмеялась,
Прижалась к нему и не знала, смеясь,
Что это на свете любовь родилась!


«…Пусть будут весны, буду соловьи,
Любите милых горячо и свято,
Но все же в труд идите, как в бои.
Творите биографии свои.
Не упускайте времени, ребята!»
 

Только в юности играют…

Только в юности играют
Так светло и звонко трубы,
Лишь у юности бывают
Нецелованные губы.

Но с годами глуше трубы
И все реже смех беспечный-
Нецелованные губы
Капитал недолговечный!

Диалектика природы!
Все меняется с годами:
Звери, птицы, земли, воды
И, конечно же, мы сами.

Мы грубеем, отцветаем,
Глядь – уж сеть морщин на коже…
Говорят, как ливень в мае.
И любовь проходит тоже…

Да, все вянет ежечасно:
Люди, травы, земли, воды.
Но любовь… Над ней не властна
Диалектика природы.

Для любви ведь нет предела.
Лишь влюбленность быстротечна.
А любовь – иное дело!
А любовь – она навечно!

Скептик! Зря вы бровь скривили.
Тут ухмылкой не возьмете!
Жаль мне вас: вы не любили.
Вот полюбите – поймете!

Сатана.

Ей было - двенадцать, тринадцать - ему,
Им бы дружить всегда.
Но люди понять не могли, почему
Такая у них вражда?!

Он звал ее “бомбою” и весной
Обстреливал снегом талым.
Она в ответ его - “сатаной”,
“Скелетом”и “зубоскалом”.

Когда он стекло мячом разбивал,
Она его уличала.
А он ей на косы жуков сажал,
Совал ей лягушек и хохотал,
Когда она верещала.

Ей было - пятнадцать, шестнадцать - ему,
Но он не менялся никак,
И все уже знали давно, почему
Он ей не сосед, а враг.

Он “бомбой” ее по-прежнему звал,
Вгонял насмешками в дрожь.
И только снегом уже не швырял
И диких не корчил рож.

Выйдет порой из подъезда она,
Привычно глянет на крышу,
Где свист, где турманов кружит волна,
И даже не сморщится: « У, сатана!
Как я тебя ненавижу!»

А если праздник приходит в дом,
Она нет-нет и шепнет за столом:
« Ах, как это славно, право, что он
К нам в гости не приглашен!»

И мама, ставя на стол пироги,
Скажет дочке своей:
«Конечно! Ведь мы приглашаем друзей.
Зачем нам твои враги!»

Ей - девятнадцать, двадцать - ему.
Они студенты уже.
Но тот же холод на их этаже,
Недругам мир не к чему.

Теперь он “бомбой” ее не звал,
Не корчил, как в детстве, рожи,
А “тетей Химией” величал
И “тетей Колбою” тоже.

Она же, гневом своим полна,
Привычкам не изменяла,
И так же сердилась: «У, сатана!»
И так же его презирала.

Был вечер, и пахло в садах весной.
Дрожала звезда, мигая...
Шел паренек с девчонкой одной,
Домой ее провожая.

Он не был с ней даже знаком почти,
Просто шумел карнавал,
Просто им было по пути,
Девчонка боялась домой идти,
И он ее провожал.

Потом, когда в полночь взошла луна,
Свистя, возвращался назад.
И вдруг возле дома: «Стой, сатана!
Стой, тебе говорят!

Все ясно, все ясно! Так вот ты какой?
Значит, встречаешься с ней?!
С какой-то фитюлькой, пустой, дрянной!
Не смей! Ты слышишь? Не смей!

Даже не спрашивай почему? «
Сердито шагнула ближе
И вдруг, заплакав, прижалась к нему:
« Мой! Не отдам, не отдам никому!
Как я тебя ненавижу!»


 

«…Как смешно мы пытаемся склеить счастье!
В разговорах уходим от острых тем.
При невзгодах друг другу по большей части
Выражаем придуманное участье
И не делимся сердцем почти совсем.»



«…Годы бегут по траве и по снегу,
Словно по вечному расписанию.
И только одно неподвластно их бегу:
Наши воспоминания.

…А вот полуночный, упругий свет,
Что жжет тебя, радуясь и ликуя,
Молодость… Первые поцелуи…
Бери же, как россыпь их золотую,
Щедрее, чем память – богатства нет!

А жизнь – это песни и дни печали.
И так уж устроены, видно, мы,
Что радости нами освещены,
Чтоб мы их случайно не пролетали.»

 

Друг без друга у нас получается все.

Друг без друга у нас получается все
В нашем жизненном трудном споре.
Все свое у тебя, у меня все свое,
И улыбки свои, и горе.

Мы премудры: мы выход в конфликтах нашли
И, вчерашнего дня не жалея,
Вдруг решили и новой дорогой пошли,
Ты своею пошла, я – своею.

Все привольно теперь: и дела, и житье,
И хорошие люди встречаются.
Друг без друга у нас получается все.
Только счастья не получается…

Одно письмо.

Как мало все же человеку надо!
Одно письмо. Всего-то лишь одно.
И нет уже дождя над мокрым садом,
И за окошком больше не темно...

Зажглись руин веселые костры,
И все вокруг вишнево-золотое...
И больше нет ни нервов, ни хандры,
А есть лишь сердце радостно-хмельное!

И теперь богаче, чем банкир.
Мне подарили птиц, рассвет и реку,
Тайгу и звезды, море и Памир.
Твое письмо, в котором целый мир.
Как много все же надо человеку.

 

Я могу тебя долго ждать.

Я могу тебя очень ждать
Долго-долго и верно-верно,
И ночами могу не спать
Год и два и всю жизнь, наверно!

Пусть листочки календаря
Облетят, как листва у сада,
Только знать бы, что все не зря,
Что тебе это вправду надо!

Я могу за тобой идти
По чащобам и перелазам,
По пескам, без дорог почти,
По горам, по любому пути,
Где и черт не бывал не разу!

Все пройду, никого не коря,
Одолею любые тревоги,
Только знать бы, что все не зря,
Что потом не предашь в дороге.

Я могу за тебя отдать
Все, что есть у меня и будет.
Я могу за тебя принять
Горечь злейших на свете судеб.

Буду счастьем считать, даря
Целый мир тебе ежечасно.
Только знать бы, что все не зря,
Что люблю тебя не напрасно!
 

Зимняя сказка.

Метелица, как медведица,
Весь вечер буянит зло.
То воет внизу под лестницей,
То лапой скребет в стекло.

Дома под ветром сутулятся,
Плывут в молоке огоньки.
Стоят постовые на улицах, как белые снеговики.

Сугробы выгнули спины,
Пушистые, как из ваты.
И жмутся к домам машины,
Как зябнувшие щенята.

Кружится вечер белый,
Посвистывает на бегу.
Мне нужно заняться делом,
А я никак не могу.

Приемник бурчит бессвязно,
А в доме прохладно к ночи.
Чайник мурлычет важно,
А закипать не хочет.

Все в мире сейчас загадочно,
Все будто летит куда – то.
Метельно, красиво, сказочно…
А сказкам я верю свято!

Сказка… Мечта – полуночница…
Но где ее взять? Откуда?
А сердцу так чуда хочется,
Пусть маленького, но чуда!

До боли хочется верить,
Что сбудутся вдруг мечты:
Сквозь вьюгу звонок у двери,
И вот на пороге ты!

Трепетная, смущенная…
Снится или не снится?
Снегом запорошенная,
Звездочки на ресницах.

-Не ждал меня? Скажешь, дурочка?
А я вот явилась. Можно?
Сказка моя! Снегурочка!
Чудо мое невозможное!

Нет больше зимней ночи!
Сердцу хмельно и ярко!
Весело чай клокочет,
В доме, как в пекле, жарко.

Довольно! Хватит! Не буду!
Полночь. Гудят провода.
Гаснут огни повсюду.
Я знаю: сбывается чудо,
Но только вот не всегда…

Метелица, как медведица,
Косматая голова.
А сердцу все-таки верится
В несбыточные слова:

-Не ждал меня? Скажешь, дурочка?
Полночь гудит тревожная…
Где ты, моя снегурочка,
Сказка моя невозможная?..


«…Какой же любви она ждет, какой?
Ей хочется крикнуть: «Любви звездопада!
Красивой – красивой! Большой – большой!
А если я в жизни не встречу такой,
Тогда мне совсем никакой не надо!»

 

Моя любовь.

Ну, каким ты владеешь секретом?
Чем взяла меня и когда?
Но с тобой я всегда, всегда,
Днем и ночью, зимой и летом!

Площадями ль иду большими
Иль за шумным сижу столом,
Стоит мне шепнуть твое имя -
И уже мы с тобой вдвоем.

Когда радуюсь или грущу я,
И когда обиды терплю, -
И в веселье тебя люблю я,
И в несчастье тебя люблю.
Даже если крепчайше сплю,
Все равно я тебя люблю!

Говорят, что дней круговерть
Настоящих чувств не тревожит.
Говорят, будто только смерть
Навсегда погасить их может.

Я не знаю последнего дня,
Но без громких скажу речей:
Смерть, конечно, сильней меня,
Но любви моей не сильней.

И когда мой звонок пробьет
И окончу я путь земной,
Знай: любовь моя не уйдет,
А останется тут с тобой.

Подойдет без жалоб и слез
И незримо для глаз чужих,
Словно верный и добрый пес,
На колени положит нос
И свернется у ног твоих...


Хозяин погладил рукою
Лохматую рыжую спину:
- Прощай, брат! Хоть жаль мне, не скрою,
Но все же тебя я покину.

Швырнул под скамейку ошейник
И скрылся под гулким навесом,
Где пестрый людской муравейник
Вливался в вагоны экспресса.

Собака не взвыла ни разу,
И лишь за знакомой спиною
Следили два карие глаза
С почти человечьей тоскою.

Старик у вокзального входа
Сказал: - Что? Оставлен, бедняга?
Эх, будь ты хорошей породы...
А то ведь простая дворняга!

Огонь над трубой заметался,
Взревел паровоз что есть мочи,
На месте, как бык, потоптался
И ринулся в непогодь ночи.

В вагонах, забыв передряги,
Курили, смеялись, дремали...
Тут, видно, о рыжей дворняге
Не думали, не вспоминали.

Не ведал хозяин, что где-то
По шпалам, из сил выбиваясь,
За красным мелькающим светом
Собака бежит спотыкаясь!

Споткнувшись, кидается снова,
В кровь лапы о камни разбиты,
Что выпрыгнуть сердце готово
Наружу из пасти раскрытой!

Не ведал хозяин, что силы
Вдруг разом оставили тело,
И, стукнувшись лбом о перила,
Собака под мост полетела...

Труп волны снесли под коряги...
Старик! Ты не знаешь природы:
Ведь может быть тело дворняги,
А сердце - чистейшей породы!
 

Суета.

Ну, что же мы вправду делаем!
Разве же мы живем?
Работаем, спим, беседуем
И сами того не ведаем,
Что вечно бежим бегом!

Мечемся, как заводные,
Попробуй, остановись!
Лифты и те скоростные –
Швыряют нас вверх и вниз!

Все и повсюду носятся,
Точно летят на льду,
И так иногда торопятся,
Что женятся и разводятся
Чуть ли не на ходу.

Мы рвемся подчас из кожи,
И даже догадки нет,
Что жизнь – то порой похожа
На краткий сухой конспект.

Когда же вся жизнь отмерена,
Спроси себя самого:
-А много ли было сделано?
И скажешь вроде растерянно:
-Да вроде бы ничего…

И хочется человеку
Крикнуть: - Дружище, стой!
Да брось же ты разом в реку
Весь груз сумасшедший свой!

Хватит летать в угаре,
Вспомни про тормоза
И где – нибудь на бульваре
Сядь и зажмурь глаза.

Потом посмотри на ветви,
На солнце, на старый дом
И вспомни о чем – то светлом,
Милом и дорогом…

И, тихо мурлыча «польку»,
Встань и направь шаги.
Не важно куда, но только
Не дергайся, не беги!

И, может быть, вдруг из замети,
Из мрака сквозь шум и звон
Вынырнет вдруг из памяти
Сгинувший телефон.

И, будто бы вновь рожденный,
Ударит в тебя, как свет,
Радостно – изумленный
Голос далеких лет.

И в светлой стеклянной будке
Ты вдруг расцветешь душой,
Взволнованный не на шутку
Забытою теплотой…

И нежность из сердца брызнет,
И молодость не прошла!
Вот видишь, как важно в жизни
Забыть хоть на час дела…


«…Учитесь мечтать, учитесь дружить,
Учитесь милых своих любить
И жить горячо и смело.
Воспитывать душу и силу чувств
Не только труднейшее из искусств,
Но сверхважнейшее дело!

…Учитесь, товарищи, уступать,
Учитесь по совести поступать
И даже в пиру – не упиться.
Не просто быть честным всегда и везде,
И чтобы быть верным в любой беде,
Трижды не грех учиться!

…С готовой, с красивой душой навек
Отнюдь не рождается человек,
Ничто ведь само не строится.
Уверен, что скромником и бойцом,
Отзывчивым, умницей, храбрецом-
Учатся и становятся!

…Высоты всяческой красоты,
Любви и действительно доброты,
И нечего тут стыдиться!
Ведь ради того, чтоб не зря весь век
Носили мы звание Человек-
Стоит, друзья, учиться!»

 

Все равно я приду.

Град зашумит с дождем,
Если грохнет шрапнелью гром,
Все равно я приду на свиданье,
Будь хоть сто непогод кругом!

Если зло затрещит мороз,
И завоет метель, как пес,
Все равно я приду на свиданье,
Хоть меня застуди до слез!

Если станет сердиться мать,
И отец не будет пускать,
Все равно я приду на свиданье,
Что бы ни было - можешь ждать!

Если сплетня хлестнет, ну что ж,
Не швырнет меня подлость в дрожь,
Все равно я приду на свиданье,
Не поверя в навет и ложь!

Если я попаду в беду,
Если буду почти в бреду,
Все равно я приду. Ты слышишь?
Добреду, доползу... дойду!

Ну, а если пропал мой след,
И пришел без меня рассвет,
Я прошу: не сердись, не надо!
Знай, что просто меня уже нет...


«…Как нам быть? Что важно, а что не важно?
И вдруг я открыл: подожди, послушай!
Любое кипенье совсем не страшно,
Самое страшное – равнодушье.»
 

Ты даже не знаешь.

Когда на лице твоем холод и скука,
Когда ты живешь в раздраженье и споре,
Ты даже не знаешь, какая ты мука,
И даже не знаешь, какое ты горе.

Когда ж ты добрее, чем синь в поднебесье,
А в сердце и свет, и любовь, и участье,
Ты даже не знаешь, какая ты песня,
И даже не знаешь, какое ты счастье!

«Прогрессивный роман»

Он смеялся сурово и свысока
И над тем, как держалась она несмело,
И над тем, что курить она не умела
И пила лишь сухое, и то слегка.

И когда она кашляла, дым глотая,
Утирая слезу с покрасневших век,
Он вздыхал, улыбаясь: - Минувший век!
Надо быть современною, дорогая!

Почитая скабрез «прогрессивным делом»,
Был и в речи он истинным «молодцом».
И таким иногда громыхал словцом,
Что она от смущенья багровела.

А на страх, на застенчивые слова
И надежду открыть золотые дали
Огорченно смеялся в ответ: - Видали?
До чего же наивная голова!

Отдохни от высоких своих идей.
И, чтоб жить хорошо посреди вселенной,
Сантименты, пожалуйста, сдай в музей,
Мы не дети, давай не смешить людей,
Будь хоть раз ну действительно современной!

Был «наставник» воистину боевой
И, как видно, сумел, убедил, добился.
А затем успокоился и… женился,
Но женился, увы, на совсем другой.

На какой? Да как раз на такой, которая
И суровой, и твердой была к нему.
На улыбки была далеко не скорая,
А строга – как боярыня в терему.

И пред ней, горделивой и чуть надменной,
Он сгибался едва ли не пополам…
Вот и верь «прогрессивным» теперь речам.
Вот и будь после этого «современной»!

 

Доброта.

Если друг в словесном споре,
Мог обиду тебе нанести,
Это горько, но это не горе
Ты потом ему всё же прости.

В жизни всякое может случиться.
И коль дружба у вас крепка,
Ты не дай ей зазря разбиться
Из-за всякого пустяка.

Если ты с любимой в ссоре,
А тоска по ней горяча,
Это тоже ещё не горе,
Не спеши, не руби с плеча.

Пусть не ты явился причиной
Той размолвки и резких слов,
Встань над ссорою, будь мужчиной!
Это всё же твоя любовь.
В жизни всякое может случиться.
И коль ваша любовь крепка,
Из-за глупого пустяка.
Ты не должен ей дать разбиться.


И, чтоб после себя не корить
В том, что сделал кому-то больно,
Лучше добрым на свете быть,
Злого в мире и так довольно.

Но в одном лишь не уступай,
На разрыв иди, на разлуку -
Только подлости не прощай
И предательства не прощай
Никому: ни любимой, ни другу!


«… И пусть судьба, как лист календаря,
У каждого когда-то обрывается.
Дожди бывают на земле не зря:
Пылает зелень, буйствуют моря,
И жизнь, как песня, вечно продолжается!»

Я мелкой злости в жизни не испытывал.
Я мелкой злости в жизни не испытывал,
На мир смотрел светло, а потому
Я ничему на свете не завидовал:
Ни силе, ни богатству, ни уму.

Не ревновал ни к радостному смеху
(Я сам, коли захочется, - смеюсь),
Ни к быстрому и громкому успеху
(И сам всего хорошего добьюсь).

Но вы пришли. И вот судите сами:
Как ни смешно, но я признаюсь вам,
Что с той поры, как повстречался с вами,
Вдруг как чудак завидую вещам!

Дверям, что вас впускают каждый вечер,
Настольной лампе, сделанной под дуб,
Платку, что обнимает ваши плечи,
Стакану, что коснулся ваших губ.

Вы усмехнетесь: дескать, очень странно,
Вещь - только вещь! И я согласен. Да.
Однако вещи с вами постоянно,
А я - вдали. И в этом вся беда!

А мне без вас неладно и тревожно:
То снег, то солнце чувствую в крови.
А мне без вас почти что невозможно.
Ну, хоть совсем на свете не живи!

Я мелкой злости в жизни не испытывал,
На мир смотрел светло, а потому
Я ничему на свете не завидовал:
Ни силе, ни богатству, ни уму!

Прошу вас: возвратите мне свободу!
Пусть будет радость с песней пополам.
Обидно ведь завидовать вещам,
Когда ты человек и царь природы!


«…Неведомо? Но синекрылый ветер
Трубит сквозь ночь проверенную весть
О том, что счастье есть на белом свете,
Пускай не в двух шагах, а все же есть!

Поют ручьи, блестят зарницы домен,
Гудя, бегут по рельсам поезда.
Они кричат о том, что мир огромен
И унывать не надо никогда.

Что есть на свете преданные люди,
Что радость, может, где-нибудь в пути,
Что счастье будет, непременно будет!
Вы слышите, девчата, счастье будет!
И дай вам бог скорей его найти!»

Ах, как всё относительно в мире этом!

Ах, как всё относительно в мире этом!
Вот студент огорчённо глядит в окно,
На душе у студента темным-темно:
Запорол на экзаменах два предмета…

Ну а кто-то сказал бы ему сейчас:
- Эх, чудила, вот мне бы твои печали!
Я «хвосты» ликвидировал сотни раз,
Вот столкнись ты с предательством милых глаз-
Ты б от двоек сегодня вздыхал едва ли!

Только третий какой-нибудь человек
Улыбнулся бы: - Молодость… Люди, люди!..
Мне бы ваши печали! Любовь навек…
Всё проходит на свете. Растает снег,
И весна на душе ещё снова будет!

Ну а если все радости за спиной,
Если возраст подует тоскливой стужей
И сидишь ты беспомощный и седой -
Ничего-то уже не бывает хуже!

А в палате больной, посмотрев вокруг,
Усмехнулся бы горестно: - Ну, сказали!
Возраст, возраст… Простите, мой милый друг,
Мне бы все ваши тяготы и печали!

Вот стоять, опираясь на костыли,
Иль валяться годами (уж вы поверьте),
От веселья и радостей всех вдали,
Это хуже, наверное, даже смерти!

Только те, кого в мире уж больше нет,
Если б дали им слово сейчас, сказали:
- От каких вы там стонете ваших бед?
Вы же дышите, видите белый свет,
Нам бы все ваши горести и печали!

Есть один только вечный пустой предел…
Вы ж привыкли и попросту позабыли,
Что, какой ни достался бы вам удел,
Если каждый ценил бы всё то, что имел,
Как бы вы превосходно на свете жили!

 

Забыв покой, дела и развлеченья,
Пренебрегая солнцем и весной,
При каждой нашей встрече мы с тобой,
Страдая, выясняем отношения.

Нет, мы почти никак не поступаем.
До ласки ли? Раздув любой пустяк,
Мы спорим, говорим и обсуждаем,
Что так у нас с тобой и что не так.

Ну, что еще: мы вместе, мы одни!
Так нет же ведь! Как варвары, наверное,
Мы медленно, старательно и верно
Друг другу укорачиваем дни…

Мы быть ужасно мудрыми стараемся,
От всех себя ошибок бережем,
И скоро до того «довыясняемся»,
Что ничего уже не разберем!

Размолвки, споры, новые сомненья…
И нам, наверное, невдомек сейчас,
Что вот как раз все эти выясненья
И есть ошибка главная у нас.

И чтоб не кончить на душевной скупости,
Давай же скажем: «Хватит! Наплевать!»
Возьмем м будем делать кучу глупостей.
Да, да, десятки самых чудных глупостей
И ничего не будем обсуждать!

 

Письмо любимой...
Мы в дальней разлуке.
Сейчас между нами
Узоры созвездий и посвист ветров,
Дороги с бегущими вдаль поездами
Да скучная цепь телеграфных столбов

Как будто бы чувствуя нашу разлуку,
Раскидистый тополь, вздохнув горячо,
К окну протянувшись, зеленую руку
По-дружески мне положил на плечо.

Душа хоть какой-нибудь весточки просит.
Мы ждем, загораемся каждой строкой.
Но вести не только в конвертах приносят,
Они к нам сквозь стены проходят порой.

Представь, что услышишь ты вести о том,
Что был я обманут в пути подлецом,
Что руку, как другу, врагу протянул,
А он меня в спину с откоса толкнул...

Все тело в ушибах, разбита губа...
Что делать? Превратна порою судьба!
И пусть тебе станет обидно, тревожно,
Но верить ты можешь. Такое возможно!

А если вдруг весть, как метельная мгла,
Ворвется и скажет словами глухими,
Что смерть недопетую песнь прервала
И черной каймой обвела мое имя.

Веселые губы сомкнулись навек...
Утрата - ее не понять, не измерить!
Нелепо! И все-таки можешь поверить:
Бессмертны лишь скалы, а я человек!

Но если услышишь, что вешней порой,
За новым, за призрачным счастьем в погоне,
Я сердце свое не тебе, а другой
Взволнованно вдруг протянул на ладони,

Пусть слезы не брызнут, не дрогнут ресницы,
Колючею стужей не стиснет беда!
Не верь! Вот такого не может случиться!
Ты слышишь? Такому не быть никогда!

 

Любовь, измена и колдун.
В горах, на скале, о беспутствах мечтая,
Сидела Измена худая и злая.
А рядом под вишней сидела Любовь,
Рассветное золото в косы вплетая.

С утра, собирая плоды и коренья,
Они отдыхали у горных озер
И вечно вели нескончаемый спор -
С улыбкой одна, а другая с презреньем.

Одна говорила: - На свете нужны
Верность, порядочность и чистота.
Мы светлыми, добрыми быть должны:
В этом и - красота!

Другая кричала: - Пустые мечты!
Да кто тебе скажет за это спасибо?
Тут, право, от смеха порвут животы
Даже безмозглые рыбы!

Жить надо умело, хитро и с умом.
Где - быть беззащитной, где - лезть напролом,
А радость увидела - рви, не зевай!
Бери! Разберемся потом!

- А я не согласна бессовестно жить!
Попробуй быть честной и честно любить!
- Быть честной? Зеленая дичь! Чепуха!
Да есть ли что выше, чем радость греха?!

Однажды такой они подняли крик,
Что в гневе проснулся косматый старик,
Великий колдун, раздражительный дед,
Проспавший в пещере три тысячи лет.

И рявкнул старик: - Это что за война?!
Я вам покажу, как будить колдуна!
Так вот, чтобы кончить все ваши раздоры,
Я сплавлю вас вместе на все времена!

Схватил он Любовь колдовскою рукой,
Схватил он Измену рукою другой
И бросил в кувшин их, зеленый, как море,
А следом туда же - и радость, и горе,
И верность, и злость, доброту, и дурман,
И чистую правду, и подлый обман.

Едва он поставил кувшин на костер,
Дым взвился над лесом, как черный шатер,-
Все выше и выше, до горных вершин,
Старик с любопытством глядит на кувшин:
Когда переплавится все, перемучится,
Какая же там чертовщина получится?

Кувшин остывает. Опыт готов.
По дну пробежала трещина,
Затем он распался на сотню кусков,
И... появилась женщина...
 

Телефонный звонок.
Резкий звон ворвался в полутьму-
И она шагнула к телефону,
К частому, настойчивому звону.
Знала, кто звонит и почему.

На мгновенье стала у стола,
Быстро и взволнованно вздохнула.
Но руки вперед не протянула,
И ладонь на трубку не легла.

А чего же проще: взять и снять,
И, не мучась и не тратя силы,
Вновь знакомый голос услыхать
И опять оставить все, как было.

Только разве тайна, что тогда
Возвратятся все ее сомненья,
Снова и обман, и униженья-
Все, с чем не смириться никогда!

Звон кружил, дрожал, не умолкая,
А она стояла у окна,
Всей душою, может, понимая,
Что менять решенья не должна.

Взвыл и смолк бессильно телефон.
Но в ответ – ни звука, ни движенья.
Вечер этот необычным был,
Этот вечер – смотр душевных сил,
Аттестат на самоуваженье.

Взвыл и смолк бессильно телефон.
Стало тихо. Где – то пели стройно…
Дверь раскрыла, вышла на балкон.
В первый раз дышалось ей спокойно.
 

Листопад.
Утро птицею в вышине
Перья радужные роняет.
Звёзды, словно бы льдинки, тают
С лёгким звоном в голубизне.

В Ботаническом лужи блестят
Озерками большими и мелкими,
А по веткам рыжими белками
Прыгает листопад.

Вон, смеясь и прильнув друг к дружке,
Под заливистый птичий звон
Две рябинки, как две подружки,
Переходят в обнимку газон.
Липы важно о чём-то шуршат,
И служитель метёт через жёрдочку
То ль стекло, то ли синюю звёздочку,
Что упала с рассветом в сад.
Листопад полыхает, вьюжит.
Только ворон на ветке клёна
Словно сторожем важно служит,
Молчаливо и непреклонно.
Ворон старый и очень мудрый,
В этом парке ему почёт.
И кто знает, не в это ль утро
Он справляет свой сотый год…
И ему объяснять не надо,
Отчего мне так нелегко.
Он ведь помнит, как с горьким взглядом
Этим, этим вот самым садом
Ты ушла далеко-далеко…
Как легко мы порою рушим
В спорах-пламенях всё подряд.
Ах, как просто обидеть душу
И как трудно вернуть назад!
Сыпал искры пожар осин,
Ну совсем такой, как и ныне.
И ведь не было злых причин,
Что там злых - никаких причин,
Кроме самой пустой гордыни!
В синеву, в тишину, в листву
Шла ты медленно по дорожке,
Как-то трепетно и сторожко -
Вдруг одумаюсь, позову…
Пёстрый, вьюжистый листопад,
Паутинки дрожат и тают,
Листья падают, шелестят
И следы твои покрывают.
А вокруг и свежо, и пряно,
Всё купается в бликах света,
Как «В Сокольниках» Левитана,
Только женской фигурки нету…
И сейчас тут, как в тот же день,
Всё пылает и золотится.
Только горечь в душе, как тень,
Черной кошкою копошится.
Можно всё погрузить во мрак,
Жить и слушать, как ливни плачут,
Молча радость спустить, как стяг…
Можно так. А можно не так,
А ведь можно ведь всё иначе!
И чего бы душа не изведала,
Как ни било б нас вкривь и вкось,
Если счастье оборвалось,
Разве значит, что счастья не было?!
И какая б ни жгла нас мука,
Но всему ль суждено сгореть?
Тяжелейшая вещь - разлука,
Но разлука ещё не смерть!
Я найду тебя. Я разрушу
Льды молчания. Я спешу!
Я зажгу твои взгляд и душу,
Всё, чем жили мы - воскрешу!
Пусть все ветры тревогу свищут
Я уверен : любовь жива!
Тот, кто любит - дорогу сыщет!
Тот, кто любит - найдёт слова!
Ты шагнёшь ко мне, верю, знаю,
Слёз прорвавшихся не тая,
И прощая, и понимая,
Моя светлая, дорогая,
Удивительная моя!

О том, чего терять нельзя.

Нынче век электроники и скоростей.
Нынче людям без знаний и делать нечего.
Я горжусь озареньем ума человечьего,
Эрой смелых шагов и больших идей.

Только, видно, не всё идеально в мире
И ничто безнаказанно не получается:
Если рамки в одном становятся шире,
То в другом непременно, увы, сужаются.

Чем глазастей радар, тем хитрей ультразвук
И чем больше сверхмощного и сверхдальнего,
Тем всё меньше чего-то наивно-тайного,
Романтически-сказочного вокруг.

Я не знаю кто прав тут, а кто не прав,
Только что-то мы, видно, навек спугнули.
Сказка- ей неуютно в ракетном гуле,
Сказке нужен скворечник и шум дубрав.

Нужен сказке дурман лугового лета,
Стук копыт, да мороз с бородой седой,
Да сверчок, да ещё чтоб за печкой где-то
Жил хоть кроха, а всё-таки домовой -
Ну, а мы, будто в вихре хмельного шквала,
Всё стремимся и жить, и любить быстрей.

Даже музыка нервной какой-то стала,
Что-то слишком визгливое слышится в ней!
Пусть река и не ожившая чья-то лента,
И в чащобах не прячутся колдуны.

Только людям нужны красивые сны,
И Добрыни с Алёнушками нужны,
И нельзя, чтоб навеки ушла легенда.

Жизнь скучна, обнажённая до корней,
Как сверх меры открытая всем красавица.
Ведь душа лишь тогда горячо влюбляется,
Если тайна какая-то будет в ней.

Я всем сердцем за технику и прогресс!
Только пусть не померкнут слова и краски,
Пусть хохочет в лесах берендеевский бес,
Ведь экстракт из хвои не заменит лес
И радар никогда не заменит сказки!


«Ну, что ты не спишь и все ждешь упрямо?
Не надо. Тревоги свои забудь.
Мне ведь уже не шестнадцать, мама!
Мне больше! И в этом, пожалуй, суть.

Я знаю, уж так повелось на свете,
И даже предчувстую твой ответ,
Что дети всегда для матери дети,
Пускай им хоть двадцать, хоть тридцать лет.

…Дай твои руки расцеловать,
Самые добрые в целом свете.
Не надо, мама, меня ревновать,
Дети – они же не вечно дети!

…Прошу тебя: выбрось из сердца грусть,
И пусть тревога тебя не точит.
Не бойся, родная. Я скоро вернусь!
Спи, мама. Спи крепко. Спокойной ночи!»

«Идите же дальше! Сражайтесь упрямо и гибко.
Пусть счастьем здоровья от вашего веет труда!
Да здравствует жизнь! А слова «роковая ошибка»
Пусть будут забыты уверенно и навсегда!»
 

Ручей.
Ручеёк протекал меж упругих корней,
Над водою берёзы качали ветвями,
Много славных девчат и весёлых парней
Из посёлка ходили суда вечерами.
Приходили, чтоб шорох берёз услыхать,
Чтоб сказать- чтобы в самом заветном открыться.
В роще можно вдвоём до рассвета гулять,
А устав, у ручья посидеть и напиться.
Далеко над лугами звенела гармонь,
Локон девичий в быстрой воде отражался,
Под тугую струю подставлялась ладонь,
А ручей всё бежал по камням и смеялся-
Люди, месяц, деревья - тут все заодно.
У ручья все влюблённые пары встречались.
Даже те, что женатыми были давно,
Здесь как будто бы снова друг в друга влюблялись.
Я любил. Но мечте черноглазой моей
Я, робея, сказать о любви не решался.
Я, встречаясь, молчал. Я краснел до ушей,
Но однажды, вдруг сам, испугавшись, признался.
Я сказал, что не знаю ни ночи, ни дня,
Что брожу постоянно за нею по следу
И что, если она не полюбит меня,
Я умру или к тётке в Воронеж уеду.
Взять плацкарт не забудь, улыбнулась она.
И ушла по тропинке, а сумрак сгущался.
Я смотрел, как тоскливо вставала луна,
А ручей всё бежал по камням и смеялся…

Но однажды я вновь на свиданье пришёл,
Я сказал ей: Довольно шутить надо мною!
Не затем я без сна эти ночи провёл,
Чтобы, сдавшись, опять примириться с судьбою!
Не хочу больше в сердце носить мою грусть,
Все ребята, наверно, смеются над нами.
Я нашёл её губы… Рассердится? Пусть!
Но она обвила мою шею руками…
Звёзды вспыхнули ярко тогда надо мной,
Я с любимой в ту ночь до рассвета прощался.
Удивлённо берёзы шумели листвой,
А ручей всё бежал по камням и смеялся.

 

Ты далеко сегодня от меня
И пишешь о любви своей бездонной.
И о тоске – разлучнице бессонной,
Точь-в-точь все то же, что пишу и я.

Ах, как мы часто слышим разговоры,
Что без разлуки счастья не сберечь.
Не будь разлук, так не было б и встреч,
А были б только споры да раздоры.

Конечно, это мудро может статься.
И все-таки, не знаю почему,
Мне хочется, наперекор всему,
Сказать тебе: -Давай не разлучаться!

Я думаю, что ты меня поймешь:
Плечо к плечу - и ни тоски, ни стужи!
А если и поссоримся – ну, что ж,
Разлука все равно намного хуже!

 

Когда мне говорят о красоте.
Когда мне говорят о красоте
Восторженно, а иногда влюбленно,
Я почему-то, слушая, невольно
Сейчас же вспоминаю о тебе.

Когда порой, мне имя называя,
О женственности чьей-то говорят,
Я снова почему-то вспоминаю
Твой мягкий жест, и голос твой, и взгляд.

Твои везде мне видятся черты,
Твои повсюду слышатся слова,
Где б ни был я — со мною только ты,
И, тем гордясь, ты чуточку права.

И все же, сердцем похвалы любя,
Старайся жить, заносчивой не став:
Ведь слыша где-то про сварливый нрав —
Я тоже вспоминаю про тебя...

СУДЬБЫ И СЕРДЦА.
Ее называют «брошенная»,
«Оставленная», «забытая2,
Звучит это как «подкошенная»,
«Подрезанная», «подбитая».

Раздоры – вещи опасные,
А нравы у жизни строги:
Ведь там, где все дни ненастные,
А взгляды и вкусы разные,
То разные и дороги.

Мудрейшая в мире наука
Гласит, что любви не получится,
Где двое мучат друг друга
И сами все время мучатся.

Сейчас выяснять бесмысленно,
Кто прав был в их вечном споре.
Счастье всегда таинственно,
Зато откровенно горе.

А жизнь то казнит, то милует,
И вот он встретил другую.
Не самую молодою,
Но самую, видно, милую.

Должно быть, о чем мечталось,
То и сбылось. Хоть все же
Любимая оказалась
С судьбою нелегкой тоже.

И вот он, почти восторженный,
Душой прикипел влюбленной
С кем – то когда – то брошенной,
Обманутой, обделенной.

И странно чуть – чуть, и славно:
Была для кого – то лишнею,
А стала вдруг яркою вишнею,
Любимой и самой главной!

А с первою, той, что в горе,
Кто может нам поручится,
Что так же все не случится.
И счастье не встретит вскоре?

Покажутся вдруг невзгоды
Далекими и смешными.
И вспыхнут, и станут годы
Празднично – золотыми!

Ведь если сквозь мрак, что прожит,
Влетает к нам сноп рассвета,
То женщин ненужных нету,
Нету и быть не может!

И пусть хоть стократно спрошенный,
Стократно скажу упрямо я
Что женщины нету брошенной,
Есть просто еще не найденная,

Не найденная, не встреченная,
Любовью большой не замеченная!
Так пусть же, сметя напасти,
Быстрее приходит счастье.
 

ГОСТЬЯ.
Проект был сложным. Он не удавался.
И архитектор с напряженным лбом
Считал, курил, вздыхал и чертыхался,
Склонясь над непокорным чертежом.

Но в дверь вдруг постучали. И соседка,
Студентка, что за стенкою жила,
Алея ярче, чем ее жакетка,
Сказала быстро: "Здрасьте". И вошла.

Вздохнула, села в кресло, помолчала,
Потом сказала, щурясь от огня:
- Вы старше, вы поопытней меня...
Я за советом... Я к вам прямо с бала...

У нас был вечер песни и весны,
И два студента в этой пестрой вьюге,
Не ведая, конечно, друг о друге,
Сказали мне о том, что влюблены.

Но для чужой души рентгена нет,
Я очень вашим мненьем дорожу.
Кому мне верить? Дайте мне совет.
Сейчас я вам о каждом расскажу.

Но, видно, он не принял разговора:
Отбросил циркуль, опрокинул тушь
И, глядя ей в наивные озера,
Сказал сердито: - Ерунда и чушь!

Мы не на рынке и не в магазине!
Совет вам нужен? Вот вам мой совет:
Обоим завтра отвечайте "нет!",
Затем, что чувства нет здесь и в помине!

А вот когда полюбите всерьез,
Поймете сами, если час пробьет.
Душа ответит на любой вопрос.
А он все сам заметит и поймет!

Окончив речь уверенно и веско,
Он был немало удивлен, когда
Она, вскочив вдруг, выпалила резко:
- Все сам заметит? Чушь и ерунда!

Слегка оторопев от этих слов,
Он повернулся было для отпора,
Но встретил не наивные озера,
А пару злых, отточенных клинков.

- Он сам поймет? Вы так сейчас сказали?
А если у него судачья кровь?
А если там, где у людей любовь,
Здесь лишь проекты, балки и детали?

Он все поймет? А если он плевал,
Что в чьем-то сердце то огонь, то дрожь?
А если он не человек - чертеж?!
Сухой пунктир! Бездушный интеграл?!

На миг он замер, к полу пригвожден,
Затем, потупясь, вспыхнул почему-то.
Она же, всхлипнув, повернулась круто
И, хлопнув дверью, выбежала вон.

Весенний ветер в форточку ворвался
Гудел, кружил, бумагами шуршал...
А у стола "бездушный интеграл",
Закрыв глаза, счастливо улыбался...

ДЕВУШКА.
Девушка, вспыхнув, читает письмо.
Девушка смотрит пытливо в трюмо.
Хочет найти и увидеть сама
То, что увидел автор письма.

Тонкие хвостики выцветших кос,
Глаз небольших синева без огней.
Где же "червонное пламя волос"?
Где две "бездонные глуби морей"?

Где же "классический профиль", когда
Здесь лишь кокетливо вздернутый нос?
"Белая кожа"... но, гляньте сюда,
Если он прав, то куда же тогда
Спрятать веснушки? Вот в чем вопрос!

Девушка снова читает письмо,
Снова с надеждою смотрит в трюмо.
Смотрит со скидками, смотрит пристрастно,
Ищет старательно, но... напрасно!

Ясно, он просто над ней пошутил.
Милая шутка! Но кто разрешил?!
Девушка сдвинула брови. Сейчас
Горькие слезы брызнут из глаз...

Как объяснить ей, чудачке, что это
Вовсе не шутка, что хитрости нету!
Просто, где вспыхнул сердечный накал,
Разом кончается правда зеркал!

Просто весь мир озаряется там
Радужным, синим, зеленым...
И лгут зеркала. Не верь зеркалам!
А верь лишь глазам влюбленным!

 

ТЫ НЕ СОМНЕВАЙСЯ.
Кружит ветер звездную порошу,
В переулки загоняя тьму.
Ты не сомневайся: я хороший.
Быть плохим мне просто ни к чему!

Не подумай, что играю в прятки,
Что хитрю или туманю свет.
Есть во мне, конечно, недостатки,
Ну зачем мне говорить, что нет?

Впрочем, что хвальба иль бичеванье.
На какой аршин меня ни мерь,
Знай одно: что человечьим званьем
Я горжусь. И ты мне в этом верь.

Я не лжив ни в слове и ни в песне.
Уверяю: позы в этом нет.
Просто быть правдивым интересней.
Жить светлей. И в этом весь секрет.

И не благ я вовсе ожидаю,
За дела хватаясь с огоньком.
Просто потому, что не желаю
Жить на свете крохотным жучком.

Просто в жизни мне всегда тепло
Оттого, что есть цветы и дети.
Просто делать доброе на свете
Во сто крат приятнее, чем зло.

Просто потому, что я мечтаю
О весне и половодьях рек,
Просто потому, что ты такая -
Самый милый в мире человек!

Выходи ж навстречу, не смущайся!
Выбрось все "зачем" и "почему".
Я хороший. Ты не сомневайся!
Быть другим мне просто ни к чему!
 

ТОЙ, КОТОРАЯ ЛЮБИТ ВЕРНО!
Я, наверное, так любил,
Что скажите мне в эту пору,
Чтоб я гору плечом свалил,-
Я пошел бы, чтоб сдвинуть гору!
Я, наверное, так мечтал,
Что любой бы фантаст на свете,
Мучась завистью, прошептал:
- Не губи! У меня же дети...
И в тоске я сгорал такой,
Так в разлуке стремился к милой,
Что тоски бы моей с лихвой
На сто долгих разлук хватило.
И когда через даль дорог
Эта нежность меня сжигала,
Я спокойно сидеть не мог!
Даже писем мне было мало!
У полярников, на зимовке,
Раз, в груди ощутив накал,
Я стихи о ней написал.
Молодой, я и сам не знал,
Ловко вышло или не ловко?
Только дело не в том, наверно,
Я светился, как вешний стяг,
А стихи озаглавил так:
"Той, которая любит верно!"
Почему на земле бывает
Столько горького? Почему?
Вот живет человек, мечтает,
Вроде б радости достигает...
Вдруг - удар! И конец всему!
Почему, когда все поет,
Когда вот он я - возвратился!
Черный слух, будто черный кот
Прыгнув, в сердце мое вцепился!
Та же тропка сквозь сад вела,
По которой ко мне она бегала.
Было все: и она была,
И сирень, как всегда цвела,
Только верности больше не было.
Каждый май прилетают скворцы.
Те, кто мучился, верно знают,
Что, хотя остаются рубцы,
Раны все-таки зарастают...
И остался от тех годов
Только отзвук беды безмерной,
Да горячие строки стихов:
"Той, которая любит верно!"
Я хотел их спалить в огне:
Верность женская - глупый бред!
Только вдруг показалось мне
Будто кто-то мне крикнул:
- Нет!Не спеши! И взгляни пошире:
Пусть кому-то плевать на честь,
Только женская верность в мире
Все равно и была и есть!
И увидел я сотни глаз,
Заблестевших из дальней тьмы:
- Погоди! Ты забыл про нас!
А ведь есть на земле и мы!
Ах, какие у них глаза!
Скорбно-вдовьи и озорные,
Женские - гордые, но такие,
Где все правда: и смех и слеза.
И девичьи - всегда лучистые
То от счастья, то от тоски,
Очень светлые, очень чистые,
Словно горные родники.
И поверил я, и поверил!-
Подождите! - я говорю.-
Вам, кто любит, и всем, кто верен,
Я вот эти стихи дарю!
Пусть ты песня в чужой судьбе,
И не встречу тебя, наверно.
Все равно. Эти строки тебе:
"Той, которая любит верно!"

 

ЧУДАЧКА
Одни называют ее чудачкой
И пальцем на лоб - за спиной, тайком.
Другие - принцессою и гордячкой,
А третьи просто синим чулком.
Птицы и те попарно летают,
Душа стремится к душе живой.
Ребята подруг из кино провожают,
А эта одна убегает домой.
Зимы и весны цепочкой пестрой
Мчатся, бегут за звеном звено...
Подруги, порой невзрачные просто,
Смотришь - замуж вышли давно.
Вокруг твердят ей: - Пора решаться.
Мужчины не будут ведь ждать, учти!
Недолго и в девах вот так остаться!
Дело-то катится к тридцати...
Неужто не нравился даже никто? -
Посмотрит мечтательными глазами:
- Нравиться нравились. Ну и что?
- И удивленно пожмет плечами.
Какой же любви она ждет, какой?
Ей хочется крикнуть: "Любви-звездопада!
Красивой-красивой! Большой-большой!
А если я в жизни не встречу такой,
Тогда мне совсем никакой не надо!"